«ПАМЯТЬ ОБЩАЯ И ПЕСНЯ ОБЩАЯ У МОЕЙ ЗЕМЛИ И У МЕНЯ»

Михаил Семенович Ерогов – наш земляк. Членом РКСМ он стал в 1919 году, а членом ЦК ВЛКСМ VI созыва и членом бюро ЦК ВЛКСМ VII созыва. Делегат VI, VII и VIII съездов ВЛКСМ, а также XIV, XV, VII, XVIII XV XVII съездов партии Всесоюзных партийных конференций.

Сегодня мы начинаем печатать его воспоминания, первый раздел которых (до 1923 года) Михаил Семенович, выслал по просьбе редакции накануне дня рождения комсомола.

Мы мужали вместе с Родиной

М.С. Ерогов 

 

Мне повезло, отец и мать были-
грамотными и понимали, что как
ни трудно, но детей надо учить.

 

Я родился 12 июля 1903 года. Жили мы в своем доме в заводе Александровском, отец работал на каменоломне, расположенной, примерно,
на полпути между Александровским и Всеволодо-Вильвенским заводами и каждый день, конечно, пешком, ходил туда на работу. Каменоломня снабжала камнем Березниковский содовый завод, принадлежавший, как и каменоломня Бельгийской капиталистической кампании братьев Сольве.

Возле дороги, идущей, во Всеволодо-Вильвенский завод, невдалеке от карьера на отвесной довольно высокой скале стояла часовня. Вблизи этой часовни в перелесках на полянках были в тот год отведены покосы моему отцу. Земли и леса тут принадлежали первому и крупнейшему капиталисту в России Павлу Павловичу Демидову князю Сан-Донато.

Утром 12 июля отец, как обычно, пошел на работу, а мать вместе с ним пошла сгребать накануне скошенное сено. И когда он возвращался с работы, то нашел мать уже с родившимся ребенком. Отец побежал в каменоломню, достал лошадь с телегою, набросал сено, уложил меня с матерью и привез домой. Так по рассказам родителей, появился я на свет. Поп при крещении
назвал меня «раба божия» Михаилом. И вот с момента своего

появления на свет я уже стал рабом.

В ту пору на заводах и шахтах не только не было консультации для беременных, родильных домов, но даже акушерок. Работницы не имели не имели оплачиваемых отпусков и после родов, а о детских яслях и садах даже понятия не имели. И все-таки женщины преодолевали все трудности и
рожали много детей. Как правило, семьи рабочих были многодетными. Например, в нашей семье было десять детей, шесть из них выжили, остальные умерли в детстве в основном, от простудных заболеваний. У сестры, моей матери тети Маши Тимшиной родилось шестнадцать детей, а в семье известных в Александровском заводе Губановых от одного отца и
матери был двадцать один ребенок.

Мне повезло, отец и мать были грамотными и понимали , что как ни трудно, но детей надо учить. В Александровском заводе была трехклассная начальная церковно-приходская школа, размещавшаяся в трех комнатах в левой части нижнего этажа здания заводоуправления. Заведовал школой некто Придчин, учительницами были сестры Горбуновы, любимым учителем музыки и пения – Фиалкин, закон божий преподавал священник Котлецев. Ученики его боялись: он за малейшую провинность бил линейкой, а иногда и бруском по голове, ставил в угол на колени, а то и просто выгонял из класса. В этих случаях виновным попадало вдобавок и дома от родителей.

В школу я поступил в 1911, окончил ее в 1914 году. Учиться любил, школа открывала неизведанный мир, Вce три класса заканчивал с похвальными листами, а в с видетельстве об окончании школы были по всем предметам "пятерки". Как лучший ученик был награжден Евангелием, которое вручил мне инспектор уездных училищ, в наших глазах очень большой начальник.

Страстно хотелось учиться дальше, но как и где? В двухклассном железнодорожном училище или в гимназии, что находились в соседнем Кизеловском заводе, родителям было не по карману, в ремесленное же училище в г. Соликамске, единственное на весь уезд, меня не приняли. Был я уж из очень бедной семьи мастеровых.

В памятном июле 1914 года грянула первая империалистическая война. В армию забирали всех мужчин в возрасте от 18 до 43 лет.

Я присутствовал вместе с отцом и матерью на церковной площади у волостного правления, где собрали всех заводских мобилизованных мужчин и был очевидцев тяжелых семейных прощаний. Картина тяжелая.

Забрали в царскую армию и нашего отца, хотя ему уже было 43 года он числился белобилетником, ратником второго разряда, как именовали тогда солдат зaпaca eгo возраста, воевавших еще в русско-японскую войну 1904-1905 годов. И осталась без кормильца наша семья-мать да пятеро детей.

Мне в том месяце исполнилось одиннадцать лет. Как на старшего в семье легли на мои плечи тяготы семейных забот. В том году у нас на заводе производился обмер господских земель, и мне посчастливилось устроиться работать на леток землемерам-землеустроителям за 40 копеек в день. мой заработок был для семьи значительным подспорьем. мне же он казался даже большим. ведь летом в 1913 году во время каникул я бегал рассыльным в волостном управлении всего за 10 копеек в день.

Мобилизация в армию кадровых шахтеров привела к падению добычи угля, и царские власти по ходатайству владельца шахт были вынуждены возвратить обратно из армии солдат старших возрастов – квалифицированных горняков для работы на угольных копях. Возвратился и наш отeц и стал работать на Нижне-Губахинских (их еще называли, Любимовских) копях младшим штейгерем (запальщиком). В это же время на этих же копях (ныне шахта  им. Н.К. Крупской) начал работать и я коногоном. Мне стукнуло одиннадцать лет.

Нижне-Губахинские копи, как и все в нашем Кизеловском шахтерском крае, кроме Луньевских, принадлежали капиталисту, князю Семену Семеновичу Абемелек-Лазареву, проживавшему в безумной роскоши во Франции на лазурных берегах Средиземного моря. Жил он на миллионы рублей ежегодного дохода, выжатых из крови и пота шахтеров.

Летом 1915 года я видел этого кровопийцу, когда он приезжал из французской Ривьеры в свое пермское имение и несколько часов пробыл на наших шахтах. Князь съездил в нижнюю штольню в поезде из новых вагонеток, специально изготовленных к его приезду, обитых красным бархатом и запряженных красивыми лошадьми.

Барин не удостоил рабочих разговором, он посмотрел на нас свысока и вместе со смотрителем копей П. Клоновым сел в поезд, но доехал только до разминки (разъезда) и тут же возвратился обратно. Он не видел, как на нищенскую зарплату по 12 часов в сутки обушком и кайлом рабочие в забоях добывали уголь, как таскали его из забоев на салазках. Князь не замечал и того, как дети, вроде меня работали на шахтах за 40 копеек в день и при 12-часовой смене.

Много ребят из Александровского завода работали этих копях. Помню Васю Тимшина, Сережу Шаврина и других. Трудились мы за взрослых, но с присущими, как всем детям, интересами и развлечениями, которые иногда заканчивались трагически. Так, в один из рабочих дней я с моим другом, тоже коногоном Сашей Тычинкиным отвозил по верхней штольне из бункера уголь в отвал. Я первым подцепил к моей лошади две вагонетки  и поехал, Саша  должен был следовать за мной, но он заинтересовался тем, как по бремсбергу на стальных канатах спускают к нижней штольне две груженые вагонетки, а силой их тяжести по другой колее поднимаются две порожних вагонетки. Он начал ударять плеткой по натяжному канату. Плеть играла красиво, как змейка. Саша  и рабочий на барабане с ручным деревянным тормозом не заметили как плетка молниеносно обвилась вокруг каната и, будучи надета  ремешком на кисть руки, в несколько секунд затянула руку под барабан, оторвала ее от тела, повисла на нем. Мой друг тут же упал мертвый. Это событие так потрясло меня, что я не могу его забыть всю свою жизнь.

Много ребят погибало, покалечилось на копях, и никто, повторяю, никто из администрации не привлекался за это к ответственности.

Приходилось на копях работать в кузнице молотобойцем, когда делали вагонетки для поезда князя, участвовать на расчистке угольных отвалов при их самовозгорании, таскать из запони лес, насаживать его на цепь лесотаски стоя по пояс в холодной воде реки Косьвы. Но особенно трудно пришлось работать коногоном при вывозке угля из нижней шахты, если к тому же попадала плохая, неумная лошадь — не вывозила на подъеме с разбега, как это делали любимые нами лошади Косьвяк и Воронко. Были случаи схода вагонеток с рельс. Помочь в их подъеме в шахте было некому, и тогда, вооружившись вагой, подымал их один. От напряжения дрожали руки и ноги, хотя и был я довольно сильным пареньком.

 Весной 1916 г. на работе по вывозке угля из шахты я надорвался, заболел, и пришлось мне уйти с шахты. Нанялся тогда работать в Кизеловском (тогда металлургическом) заводе к подрядчику Александру Федоровичу Березину учеником кровелыцика и маляра. Подрядчик был александровец, многие в городе его знали. После Октябрьской революции и ликвидации подрядчиков он работал рабочим и не так давно умер в глубокой старости.

В артели подрядчика в разное время, как мне помнится, трудилось от шести до восьми человек. В большинстве это были из разных мест «залетные птицы», но высококвалифицированные,  владеющие многими профессиями, рабочие, потеем или иным причинам освобожденные от службы в армии.

Среди них молчаливый седой, как лунь, крепкий, крупный старик Пермяков из Вятки, красивый, но кривой на левый глаз, обладающий прекрасным голосом нижегородец Казаков, весельчак, мастер на шутки и прибаутки, просмешник одессит (фамилию его, да еще полировщика уже не помню), военнопленные общительный австриец Гуго и замкнутый немец Фриц и, наконец, двое мальчишек-учеников — я и друг мой однолеток Леня Чечубалин, с которым мы жили на одной квартире. Мое место было на палатях, его — на печке. 13-14-летние мы работали по 12 часов в смену.

Рабочие к нам относились, в общем-то неплохо, хотя иногда и попадали от них тумаки и подзатыльники. Знания свои передавали, не скрывая секретов. Правда, выпивали они частенько, но нас к тому не понуждали и, поскольку с первого дня войны продажа казенной водки была запрещена, то пили самогон, который сами и гнали, политуру, тройной одеколон, домашнее пиво. Работали, однако, в полную силу с очень высоким качеством. Да и нельзя было иначе: подрядчик лично контролировал и принимал работу. Если обнаруживал брак, заставлял без дополнительной оплаты переделывать работу, да еще и с вычетом за вновь израсходованные материалы. А материалы подрядчик выдавал лично сам, строго по обмеру объекта. Тут уж мы не получали ни одного лишнего листа железа, фунта красок, мела, крахмала, замазки, ни грамма лишней синьки, олова, ни листа стекла, ни куска обоев.

Выдаваемый инструмент требовал содержать в чистоте и исправности, малярные кисти, например, мы с боков должны были подрезать, делать концы их овальными, чтобы известь или краска не разбрызгивались на пол и по сторонам. Особо ответственные работы выполнялись при личном участии подрядчика, поскольку он имел самую высшую квалификацию.

Учеба продвигалась успешно. Вскоре мне начали доверять самостоятельно выполнять разного рода кровельные и малярные работы. В 1916-1918 годах в Кизеле мы крыли и красили крыши на новых домах Княжеской, Княгинежской и Курмаковской копях, на бараках, возводимых внутри территории больницы для привозимых с фронта заразных больных. Приходилось участвовать в ремонте квартир-особняков управляющего всеми копями Грамматчикова, смотрителя Кизеловского завода Давыдова, главного врача больницы любимого рабочими доктора Карамышева и других, а также в ремонте гимназии, церкви, мечети.

В этот период я получил квалификацию рабочего средней руки, научился хорошо работать, беречь материалы и инструмент, экономно их расходовать. Одним словом, любить свой труд и дорожить его результатами. Так учили нас работать старшие товарищи рабочие даже в условиях капитализма, когда рабочий день длился 12 часов, а получаемая на заводах и шахтах прибыль присваивались эксплуататорами.

Воспоминания об этом, далеком прошлом невольно приводят нас к сравнению с теперешним положением рабочей молодежи. Мы на шахтах и заводах начинали работать с 11-12 лет, а девочки на текстильных фабриках и того раньше — с 9-10 лет. Теперь же в связи с обязательным всеобщим средним десятилетним образованием вы, молодые советские люди, начинаете свой трудовой путь с 17-18 лет, а те, кто поступает в специальные средние и высшие учебные заведения или идет сразу после окончания десятилетки служить в рядах Советской Армии, и тогда позже — с 20-24 лет. Вот какие величайшие блага дает людям родная Советская власть.

В Кизеловском заводе 14-летним рабочим подростком встретил я в 1917 году Февральскую буржуазную и Великую Октябрьскую социалистическую революции. События того времени отложились в моей памяти столь ярко и сильно, что я до сих пор помню их даже во многих деталях.

Февральская революция вызвала среди рабочих заводов и шахт, как и всего и всего народа, повсеместное ликование. Еще бы! Было ликвидировано ненавистное царское самодержавие, свергнут абсолютный монарх, кровавый палач царь Николай II. Появилась свобода слова и печати. Пооткрывались киоски, где продавались ранее неизвестные нам газеты, журналы, брошюры и книги. Вышла из подполья и начала работать Российская социал-демократическая рабочая партия большевиков, были разрешены собрания, митинги, манифесты с красными знаменами, исчезли полицейские стражник, урядники, приставы и урядники, появилась народная милиция. Под руководством большевистской партии создавались отряды Красной гвардии, состоящей в большинстве из рабочей молодежи.

Но когда прошла пора, по образному сравнению В. И. Ленина, первых разливавшихся,  как вешние воды, митингов и собраний, становилось ясным, что рабочие и крестьяне не получили желанной им свободы. Временное правительство, состоящее из меньшевиков и эссеров, не только не собирается, но и решительно сопротивляется осуществлению коренных задач революции с надеждой на которые шли рабочие, солдаты и крестьяне на свержение самодержавия.

Вместо прекращения воины и объявления мира Керенский и другие предатели революции объявили продолжение воины до победного конца, ввели смертную казнь для солдат, не желающих погибать за чуждые им интересы империалистов-капиталистов и помещиков. Не был узаконен для рабочих восьмичасовой рабочий день, заводы, шахты, фабрики по-прежнему находились в руках капиталистов, а земли помещиков и монастырей.

В период между февралем и октябрем вокруг этих сущных для трудящихся вопросов развернулась страстная борьба между большевиками с одной стороны и меньшевиками и эсерами с другой.

Мы рабочие ребята, были, пожалуй самыми любознательными и постоянными слушателями этих бурных споров на Митингах рабочих шахт и завода.

Мы слышали елейные речи адвокатов буржуазии — председателя комитета партии Шуренко, директора двухклассного железнодорожного училища, председателя партии социалистов-революционеров (эссеров) Горюнова, заведующего главным материальным складом завода, которые защищали временное правительство, проводимую им войну.

Мы слушали речи любимого, большинством рабочих председателя комитета партии социал-демократов большевиков товарища Михаила Микова. На собраниях и митингах мы набирались ума-разума начинали понимать суть революционных событии. Мы все больше верили большевикам их ясным, смелым, действиям против господства капитализма, в защиту интересов рабочих и крестьян.

От имени своей партии и ее вождя В. И. Ленина большевики призывали рабочих  и свержению временного правительства, к социалистической революции, установлению власти Советов. Они обещали, что новая народная власть немедленно прекратит войну, обеспечит долгожданный мир передаст все принадлежащие предприятия в руки государства, превратит их в общественную социалистическую собственность, конфискует земли помещиков и монастырей и наделит ею крестьян, в первую очередь безземельных батраков, а также батраков и маломощных середняков, для всех рабочих будет установлен восьмичасовой рабочий день.

Меньшевики и эсеры,не находя серьезных доводов против позиции большевиков, пытались отделаться насмешками и издевательством. Они говорили: куда вам неграмотным, невежественным голодранцам-рабочим да лапотным крестьянам до управления государством?» отвечал на эту брань на одном из митингов большевистский вожак товарищ Евлогиев. Под дружный одобрительный смех рабочих он говорил: Господа, меньшевики и эсеры, не смотрите на нас, что мы по банному крыты, зато у нас внутри штукатурено».

В проходящей борьбе победу одержали В. И. Ленин, партия большевиков, под ее руководством силами рабочих и крестьян, одетых в солдатские шинели, была совершена первая в мире социалистическая революция, с величайшим энтузиазмом встреченная всеми трудящимися России. Родилась Советская власть, создано Советское правительство рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Образован Совет Народных Комиссаров во главе с его Председателем – гением и творцом революции Владимиром Ильичом Лениным. Это подлинно народное правительство в первые же дни решило коренные вопросы революции: о прекращении войны и установлении мира, о земле и 8-часовом рабочем дне.

Обещания В. И, Ленина, партии большевиков были полностью выполнены. Советская власть этими действиями сразу убедила трудящихся в том, что она является истинным проводником и защитником интересов рабочих и крестьян.

Особое значение для нас, рабочих подростков, имел ленинский декрет Совета Народных Комиссаров о 8-часовом рабочем дне, обнародованный 29 октября 1917 года (на четвертый день революции). Декрет запрещал применение детского труда в возрасте до 14 лет и труда подростков в возраст е от 14 до 16 лет. Рабочий день подростков от 16 до 18 лет ограничивался шестью часами. Запрещался труд подростков до 16 лет в ночное время, а до 18 лет – на подземных и сверхурочных работах.

В ходе начавшейся гражданской войны и продолжавшейся хозяйственной разрухи было разрешено временное применение труда подростков от 14 до 16 лет с установлением для них четырехчасового рабочего дня.

С какой радостью и благодарностью В. И. Ленину, партии большевиков, Советской власти встретили мы, рабочие подростки, этот исторический декрет. Мне в октябре 1917 г. было 14 лет, а я уже три года работал по 12 часов на Нижне-Губахинских копях и Кизеловском заводе капиталиста Лазарева. Каким счастьем наполнилось все мое и моих сверстников существо, когда наш рабочий день стал всего четыре часа, в три раза короче, чем при капитализме, при сохранении получаемого уровня заработной платы наравне со взрослыми рабочими. Вот почему рабочая молодежь стала горой стоять за партию большевиков, Советскую власть и пошла в ряды созданного партией Коммунистического Союза Молодежи. Пошла, чтобы активно помогать партии большевиков и Советской власти в строительстве новой жизни и защите завоеваний Октября.

После победы пролетарской социалистической революции шахты и Кизеловский завод капиталиста Лазарева были национализированы, подрядчики ликвидированы, а мы, рабочие, занятые у подрядчика Березина, были зачислены в штат механического цеха Кизеловского завода.

Проработал я на заводе до весны 1918 года — момента смерти отца. Умер он в возрасте 47 лет от скоротечной чахотки. Обычно до революции так рано умирало большинство шахтеров. Перешел я тогда работать по своей профессии в Александровский завод, по месту жительства семьи. Здесь, как и у всех рабочих, был у нас свой дом, огород, корова.

В то тяжелейшее, голодное время картофель и овощи с огорода и молочные продукты от коровы спасли от голодовок нашу большую семью, состоящую из семи человек — матери и шестерых детей. Я был старший среди детей и к тому же единственный в семье работник. Трудны для меня были заботы о семье, но скрашивала их ласка и особая чуткость ко мне любимой матери, большой труженицы, безропотно сносившей выпавшие на ее долю тяжелые испытания.

Мы, возможно, умерли бы от голода или пошли бы по «миру», случись с нами такая беда при капитализме. Нас спасла от этой участи родная Советская власть. В то время каждому рабочему продукты по карточкам выдавались по количеству едоков, в семье, независимо от квалификации и уровня заработной платы. Я ежемесячно получал продукты на семь человек.

Из событий второй половины 1918 года мне особо запомнились торжества празднования первой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Тогда было принято к таким великим праздникам строить арки и размещать на них лозунги. Была возведена высокая и широкая арка и у нас над шлюзом. Мы вырубали на листах кровельного железа слова лозунгов и прибивали их к обоим сторонам арки, а внутри ее электрики подвешивали электролампочки. Лозунги призывно и ярко светились в темное время суток.

В канун праздника на сцене нашего нардома (до революции тут размещалась конюшня) после торжественного заседания силами молодых рабочих был поставлен волнующий спектакль по пьесе «Люди огня и железа».

В пьесе показывалась нелегкая участь рабочего человека при капитализме. Главным действующим лицом был любимый рабочими, лучший токарь завода, большевик с августа 1917 года. Константин Константинович Губанов (Костя, Костюха, как ласково называли его все друзья и товарищи). Он исполнял роль рабочего по фамилии Циркуль. И, когда, сидя за столом, вместе с друзьями рабочими запел он песню о тяжкой доле мастерового рабочего, многие в зале плакали, так свежо было в их памяти свое тяжелое прошлое. Мне навсегда запомнились хватающие за душу следующие слова:
«Под шум станков, железный грохот,
Мы песнь рабочую споем.
В стенах угрюмого завода,
Где копоть едкая с огнем.
Припев: Стучат гремят машины,
Грохочут молота.
Жизнь пасмурна рабочих.
Трудна и коротка.
Он бьет тяжелым молотом.
Кует купцу казну,
А сам страдает с голоду,
Порой, несет нужду.
Придет домой, завалится,
Заплачет, как дитя,
А жить нам тоже хочется.
Да жизнь так не легка».
Чуть больше года, прожили мы в наших краях при Советской власти. В конце 1918года наступил черные дни колчаковщины. Против молодой Советской России поднялись силы поддерживаемой мировой империалистической буржуазией. Под белогвардейскими знаменами собрался весь контрреволюционный сброд – реакционное офицерье, кулачье, кадетствующие интеллигенты, меньшевики и эсеры и даже часть духовенства. Под натиском превосходящих сил противника Красная Армия  временно отступала с Урала. Покинули завод и наши красногвардейцы.

По доносам предателей колчаковцы  начали творить предателей колчаковцы начали творить кровавую расправу со всеми подозреваемыми в связях с большевиками, сочувствующими Советской власти, отстоявшими по тем или иным причинам  в Александровске. Своими глазами видел я в городе у обочины дороги на снегу около земской управы убитого беляка коммуниста Касьянова, который при отступлении красных находился в больнице и потому уехать не мог.

В Кизеле, где жил у старика Сучкова, видел его сына изрешеченного пулями и исколотого штыками у стены станции Кизел. Это было место, где расстреливали без суда и следствия всех подозреваемых в сочувствии к Советской власти.

Особо лютовала белогвардейщина перед своими отступлениями под ударами Красной Армии. Так на станцию Кизел прибыл поезд с вагонами, в которых были арестованы пленные красноармейцы коммунисты. Сбежалось много народа. Охрану спросили откуда их направляют. «Работать в шахтах», был ответ. Но уже рано утром от старика-очевидца стало известно о дикой расправе с этими пленными. Их привезли на разъезд и живыми сбросили  в отработанную шахту, а затем сбросили на них камни и разные металлические предметы. Долго раздавались стоны умирающих в темном провале шахты.

Эта страшная весть молниеносно облетела всех жителей и вызвала величайшее негодование и лютую ненависть к карателям со стороны рабочих шахт и завода.

При освобождении Красной Армией Кизеловского завода из шахты удалось извлечь53 трупа. В их числе была женщина с прижатым к груди ребенком.

При колчаковцах с работы на Александровском заводе изгоняли всех подозреваемых в сочувствии к Советской власти, а так же и тех, у кого родственники ушли с красными. Уволили с работы и меня. Устроились мы с другом Прошей Чудиновым каталями на шахту «Графская» Луньевских копей, но не по силам оказалась эта работа 15-летним парням. И тогда (это было в начале 1919 года) я во второй раз поступил работать на Кизеловский завод, откуда каждую субботу, с сумкой за плечами, наполненными продуктами, ходил пешком к семье в Александровский завод.

В один из воскресных дней, когда я был еще в постели, а мать с братом ушли в лес, к нам заявился белогвардейский офицер с солдатом. То был комендант завода.

- Кто хозяин дома? – спросил он.

-Я…

-Большевик?

-Беспартийный. Мне же всего пятнадцать лет,- отвечаю офицеру.

-А у нас пятнадцатилетние есть офицеры…

-Так то у вас, господа. Вы народ грамотный, а мы люди тёмные…

Кто-то из местных колчаковских прихвостней донес коменданту, что мы взяли корову у отступившего с красными коммуниста Габова. Офицер спросил правда ли это, действительно есть ли у вас корова. Я ответил, что своя корова есть, но корову у Габова мы покупали за деньги в складчину, зарезали ее и поделили между собой мясо. Тогда комендант потребовал, чтобы я надел обротку (веревку) на нашу корову и повел ее с ними к комендатуре. Я категорически отказался, заявил, что в семье семь человек, и без коровы мы будем погибать с голоду. Угрозы не помогли. Тогда начался обыск. Забрали из сундука наши нищенские пожитки и повели меня к дяде Дмитрию Тимшину и его зятю Гинину, на которых  ссылался как на соучастников покупки коровы.

Первым по пути был дом Гинина. Офицер с солдатом зашли к нему, а меня послали за Тимшиным. Когда я уходил, то видел, как мама с братом Гришей шли из леса. Привел я дядю, комендант спросил, покупал ли он вместе со мной корову. Дядя, отвечая на вопрос, по привычке назвал офицера товарищем, тот взорвался, назвал дядю сволочью и дал ему пощечину.

А из избы уже сбежались женщины, они насели на офицера и солдата, вырвали сверток с вещами, подтвердили наш рассказ о покупке коровы, и комендант вынужден был удалиться не с чем.

После этого случая я в Александровске на людях не появлялся вплоть до изгнания колчаковских банд.

В июне 1919 года под мощными ударами Красной Армии колчаковцы были изгнаны из наших мест. Я видел уходящий из Кизела последний поезд, с убегающими от народной кары белобандитами. Но в Александровском заводе боевая группа молодежи все-таки покарала честь белогвардейцев. Она совершила смелую диверсию: невдалеке от станции Копи пустила под откос поезд с колчаковцами. Мы ходили на место крушения поезда, видели валявшиеся под откосом вагоны, но еще не знали, кто совершил эту операцию, которая спасла наш завод от карательного отряда белых. Отряд свернул на другую дорогу, опасаясь нападения партизан.

Уже семидесятых годах Иван Матвеевич Неволин сообщил мне, что крушение поезда совершила группа из 11 человек. Фамилии 9 из них он помнил. В их числе были еще живые Иван Андреевич Кожевников, Осип Осипович Нетунаев, К.И. Сединин.

Хорошо запомнилась мне волнующая картина встречи в Александровске дорогих наших освободителей-бойцов Красной Армии. Отряд шел по дороге со стороны Всеволодо-Вильвенского завода, а ликующая масса людей еще на окраине селения приветствовала его с красными флагами.

Именно тогда, после разгрома доблестной Красной Армией белогвардейских колчаковских банд, молодежь с шахт, Кизеловского и Александровского заводов, движимая революционной ненавистью к классовым врагам рабочих и крестьян и любовью к Советской власти и партии большевиков, пошла в комсомол, а старшие по возрасту влились добровольцами в части Красной Армии.

Я продолжал работать в Кизеловском заводе. В ноябре 1919 года по призыву секретаря Кизеловского райкома комсомола Михаила Жижина я вступил в ряды Российского Коммунистического Союза Молодежи. Однако прожил в Кизеле недолго, в семье случилось большое горе: в феврале 1920 года умерла от тифа любимая мать. Остались на моих руках пять младших братьев и сестер. Правда, самую маленькую сестренку Елену удочерила Попова, сестра матери. Пришлось перевестись работать по своей профессии кровельщика и маляра в Александровский завод. В течение года старался я
как-то устроить жизнь семьи это очень трудное, голодное время.
С начала 1921 года стал принимать активное участие в работе комсомольской ячейки. В апреле был избран ее ответственным секретарем. Избирались тогда бюро ячейки и секретари сроком на три месяца.

Первые шаги общественно-политической деятельности начались
у меня в сложное время переходного периода от коммунизма к новой экономической политике партии. Миновала романтика героических дней гражданской войны, наступило время трудной будничной работы по восстановлению разрушенного народного хозяйства. Здесь тоже были нужны героизм, упорство. Эта пора прекрасно показана в книге Н. Островского «Как закалялась сталь». К сожалению, части комсомольцев и молодежи новые задачи были непонятны.

Появилось разочарование, упадок общественной активности, ропот и недоумение по поводу некоторого возрождения в условиях НЭПа капиталистических элементов. Не понимали некоторые товарищи, что В. И. Ленин, партия, Советская власть вынуждены временно пойти на эти меры ради сохранения и укрепления союза рабочего класса с крестьянством, особенно с середняком. Это было необходимо для спасения от гибели
самой Советской власти и диктатуры пролетариата.
Переживал кризис и комсомол, ряды его сократились почти наполовину, многие комсомольцы не хотели проходить перерегистрацию, почти прекратился приток новых членов. Так было и в нашей Александровской ячейке.

Мне пришлось возглавлять комиссию по перерегистрации. Ее прошло 25-30 человек (менее половины прежнего состава ячейки). Но зато оставшиеся комсомольцы были стойкими, надежными помощниками партийной ячейки. Они составили ядро, обеспечившее в дальнейшем подъем работы комсомольской ячейки и новый быстрый рост ее рядов.

Первую проверку партийных обязанностей я проходил в 1921 г. в период генеральной чистки партии, которая проводилась по инициативе В.И. Ленина и по решению Х съезда партии. Чистка обеспечила идейное и организационное сплочение рядов партии и ее членов в глазах беспартийных рабочих и крестьян. Ленин особенно дорожил доверием трудящихся масс к партии.

Чистка в партийных ячейках проводилась комиссией из трех старых большевиков – суровых, требовательных, морально чистых.

Мы в Александровском заводе проходили чистку на собрании в нардоме, где подавляющее большинство присутствующих были беспартийные рабочие. О малейшей провинности коммунистам говорили в глаза. Так, комиссия «вычистила» у нас из партии Субботина Д.К. и Неволина В.М. только за то, что они вне нормы получили на свадьбу немного продуктов.

Количество членов партии в промежутке между Х и XI съездами партии значительно уменьшилось, но XI съезд партии и В.И. Ленин одобрили результаты чистки, при этом Ленин предупреждал партию, что к ней, как к господствующей партии, всегда будут примазываться, пробираться в ее ряды лица ради личных корыстных целей. Думается, что этот ленинский завет и сегодня сохраняет всю свою значимость. Именно поэтому я столь подробно остановился на вопросе о чистке партии.

Чистку мне приходилось проходить еще в 1929 году в г. Москве и в 1933-м в городе Туле.

В первые годы революции коммунисты на выборных и других ответственных должностях перемещались, или, как говорили тогда, перебрасывались весьма часто. Вот и я проработал секретарем комсомольской ячейки три месяца, отчитался и меня партячейка утвердила  заведующим полит-просветительным отделом волисполкома, который занимался ликвидацией неграмотности, организацией работы библиотек, распространением газет и журналов и другой культурной работой. Подошли выборы в Советы, Уездный исполком утвердил меня уполномоченным по их проведению в Александровской волости. А на заседании вновь избранного волостного исполкома, утвердили заместителем председателя и заведующим земельным отделом  и отделом труда. Председателем стал товарищ Доронин, беспартийный рабочий, плотник.

В исполкоме работа сводилась к организации граждан на выполнение трудовой повинности по заготовке и вывозке дров для общественных учреждений – школы, больницы. Приходилось также распределять сенокосные угодья  между населением.

В начале 1922 года после дискуссии в партии о профсоюзах на местах проходила перестройка их работы. Меня избрали в заводской комитет профсоюза горняков, утвердили председателем культкомиссии и руководителем комиссии по этой перестройке.

 Следует напомнить, что в годы гражданской войны рабочие шахт и заводов находились на военном положении, они мерились с этим. Но по окончании войны, как показало Кронштадское восстание, нужно было коренным образом изменить положение рабочих и крестьян: отменить военное положение для рабочих и подразверстку для крестьян. Но именно тогда Троцкий навязал партии  дискуссию о профсоюзах. Он настаивал еще крепче «завернуть гайки» для рабочих, провести «огосударствление» профсоюзов, действовать в их работе  военными методами, не допускать расширения демократии и выборности.

Против этого выступал В.И. Ленин. Он на Х съезде партии (март 1921 г.) провел решение о перестройки работы профсоюзов в направлении расширения и демократии, соблюдение выборности  руководящих органов, добровольности членства и превращения профсоюзов в школу коммунизма, школу хозяйствования.

Мы на заводе проводили в жизнь эти ленинские указания, отменили обязательное пребывание работающих в профсоюзе, перешли на добровольное членство, одновременно лишали права членства в профсоюзах бывших эксплуататоров, например, владельца кирпичного завода Савинцева, колчаковских прихвостней и дезорганизаторов производства.
В апреле 1922 года на партийном собрании меня, восемнадцатилетнего рабочего, избрали ответственным секретарем партийной ячейки нашего Александровского завода. Это было большое доверие и нелегкая ноша.
Год был очень трудный, Страна переживала голод, вызванный поразившим все Поволжье неурожаем. Нужно было помогать голодающим, подымать завод, осваивать новое шахтное оборудование, обеспечивать рабочих продуктами питания. И за все это и многое другое в ответе была небольшая, но активная сплоченная партийная ячейка. Выделялись своей преданностью делу партии товарищи Михаил Семенович Старков, Константин Иванович Субботин, Александр Егорович Осинников, Александр Егорович Оньков, Николай Прокофьевич Мелехин, Константин Константинович Губанов, Иван Матвеевич Неволин.

Два момента были особо сложными и трудными в моей работе секретарем партийной ячейки. Первое – это организация помощи голодающим. Сбор одежды и обуви проходили нормально. Но этого было мало. Голодающим нужно было помогать хлебом, а страна его не имела. На закупку хлеба в Америке и других капиталистических странах требовалось, то тоже не было. Тогда Совет Народных комиссаров по предложению В. И. Ленина принял решение о изъятии части золота и серебра из многочисленный церквей и сохранившихся монастырей и использование этих церковных ценностей на закупку зерна за границей. Ответственность за проведение данного мероприятия возлагалась на партийные органы. Учитывая фанатизм верующих, требовался особый такт при осуществлении этой меры. Были факты, когда коммунистов в церквях и монастырях при изъятии ценностей убивали.

Задание из уезда по изъятию церковных ценностей было получено и в Александровске, a исполнение задания возлагалось на секретаря партячейки.  Я пocoветовался с товарищами. Решили начать дело с беседы с церковным старостой и церковным советом.

Я сходил на квартиру и старосте, объяснил ему обстановку в стране, попросил его поддержать призыв тов. В. И. Ленина, прости церковный совет, убедить его членов пойти на изъятие части золота и серебра в помощь голодающим, а затем собрать в церкви прихожан и попросить их разрешения на передачу из церкви части золота и серебра с икон, риз, крестов в фонд помощи голодающим.

Староста и церковный совет поддержали призыв В. И. Ленина и Советской власти, а на собрании верующих в церкви попросили выступить меня. Я пришел один. Собрание проходило в левом крыле церкви. Мне было предоставлено слово. Как мог обрисовал я страшную картину голода в Поволжье. Пользуясь тем, что хорошо изучил в школе
евангелие, закон божий и церковнославянский язык, просил верующих, как братьев во Христе, помочь голодающим, напомнил, что Христос ходил в рубищах, а не в золоте и серебре, делился последним куском хлеба. После этого просил прихожан ответить согласием на обращение В. И. Ленина и отдать часть золотых и серебряных украшений церкви в фонд помощи голодающим.
Граждане верующие приняли такое решение. Помню: вышел из церкви, дошел до церковной ограды, а дальше ноги не двигались. Сказалось сильное нервное напряжение. Несколько передохнув, пошел в свою партийную ячейку, необычное партийное поручение было выполнено. Церковный совет передал в волисполком по акту золота и серебра в размере несколько превышающем задание.

Второе задание было тоже ответственным, но не таким сложным, Весной 1922 года в распутицу на шахтах района не хватало сена для кормления лошадей, а в те годы перевозки угля в вагонетках, как внутри шахт, так и на поверхности производились с помощью лошадей.

В то время рабочие завода жили в своих домах, имели скот и заготавливали для него на зиму сено. Волисполкому было предложено собрать у граждан сeна, перевести его в основном на шахты Кизела.
Мне пришлось обходить дома и убеждать рабочих поделиться излишками сена с шахтами. Большинство это понимало, знали, что если остановятся шахты, нечего будет делать и заводу. Нo тpyдно было убедить родственников особенно дядю Михаила и дядю Дмитрия Тимшиных Они ждали поблажки и резко возмущались что я требую от них выполнения гражданского долга, как и остальными гражданами. Но брань и угрозы не помогли. Это задание по сбору сена тоже было выполнено... А ходил в тогда лаптях, так как другой обуви у меня не было.

Вспоминая ту пору своей партийной деятельности, не могу не отметить добрым словом моего первого учителя, секретаря Кизеловского райкома партии Сергея Петровича Kecapeва, бывшего кизеловского рабочего, большевика-коммуниста с марта 1917 года, одного из участников установления Советской власти в Кизеле и Усольском уезде, организатора союза горняков и союза молодежи в Кизеле, опытного политработника в годы гражданской войны, чуткого и внимательного человека. Мне довелось еще раз работать с ним в 1923-24 годах в Верхне-Камском округе (гор. Усолье) где я был секретарем окружкома комсомола, а Сергей Петрович – заведующим организационно-инструкторским отделом окружкома партприкрепленным к комсомолу (было тогда такое партийное поручение).
Будучи в 1918 г. делегатом двух Всероссийских съездов Советов и делегатом от Усольской парторгации на десятом съезде партии, он трижды видел и слышал В. И. Ленина и учил нас работать по-ленински. В последующем Сергей Петрович был на руководящей партийной работе в ряде округов и городов теперешней Пермской области, Окончил «свердловку», более тридцати лет служил в Красной Армии, участвовал в Великой Отечественной войне, ушел в отставку в звании полковника. Награжден многими орденами и медалями, недавно скончался в гор. Москве.
Подошел срок предвыборов партийного бюро, я отчитался, оценку работы дали положительную. Я попросил коммунистов не выбирать меня вновь в партийное бюро, а отпустить на учебу

Страстно хотелось учиться, это желание не покидало меня, но сдерживали семейные обстоятельства. Мечтал быть горным инженером. Решил покончить с домашним хозяйством, устроить жизнь младших братьев и сестер и поступить учиться в рабфак при Горной академии в гор. Екатеринбурге (Свердловск). Райком профсоюза горняков выдал мне путевку. Два брата подросли, Григорий поступил учеником разметчика на завод, Федора приняли в школу фабрично-заводского ученичества при главных железнодорожных мастерских в гор. Перми, Бориса и Анну с согласия губкома партии, поместили в прикрепленный к нему детский дом.

Приехал в гор. Пермь, устроил ребят и (надо же такому случиться) попался на глаза работникам губкома комсомола. Они спросили, зачем приехал. Я ответил, тогда секретарь губкома Константин Матвеев сказал, что на учебу меня не пустят, а как молодого коммуниста  в соответствии с решением XI съезда партии, возьмут вновь на комсомольскую работу. Я энергично возражал, тогда меня повели к секретарю губкома партии тов. Ненайшвилли, тот отобрал путевку в рабфак и заявил, что меня партия направляет работать в комсомол. Пришлось подчиниться.

В это время проходил VII губернский съезд комсомола, я принял в нем участие и был избран членом губкома. Так вторично началась моя работа в комсомоле. За неполных четыре года я прошел путь от секретаря райкома до заведующего отделом и члена бюро ЦК ВЛКСМ.

После губернского съезда меня направили работать организатором комсомольских ячеек на шахтах и заводе Кизеловского района. Секретарем райкома был Володя Черкасов – человек грамотней меня, организован в быту и работе, обладал хорошим голосом, любил петь, тепло по-товарищески относился к комсомольцам. Жили мы дружно, в одной комнате, спали на железных кроватях с соломенными тюфяками и подушками, вместе разделяли пищу.

В райкоме не засиживались, очень часто бывали на шахтах, на заводе, проводили собрания рабочей молодежи, вовлекали ее в комсомол, а кое-кого и восстанавливал, оживляли работу ячеек. В дальнейшем мне приходилось работать с Володей в Уральском обкоме комсомола и в Бауманской партийной организации гор. Москвы. В 1937 г., будучи начальником политотдела совхоза, он был оклеветан и стал жертвой культа.

К сожалению, работа в Кизеле продолжалась очень недолго. Губком комсомола вопреки моему желанию и возражению райкома партии и комсомола отозвал и направил меня в третий, Заимский район гор. Перми, где меня избрали  ответственным секретарем райкома комсомола.

О работе в Заимке у меня до сих пор сохранились самые теплые воспоминания и, видимо, потому, что вся деятельность райкома была живой, боевой, в гуще рабочей молодежи. Мы видели, плоды своих комсомольских дел: появились новые ячейки, возникали кружки художественной самодеятельности, создавались первые пионерские дружины, организатором которых была 15-летняя комсомолка Лия Соломянская.

В Перми тогда было три района: первый – Мотовилихинский, где ответственным секретарем был Ваня Жданов;  второй – Центральный городской, где секретарствовал Лазарь Шнейдерман и третий – Заимский, ответственный секретарь Михаил Брогов.

Штатный аппарат райкома был маленький всего четыре человека, ответственный секретарь, заведующий политпросветотделом – Злата Соломянская, заведующий Экономическо-правовым отделом Павел Телегин и технический секретарь.

По всей стране в ту пору комсомол переживал кризис. Если к III съезду Союза (октябрь 1920 г.) в нем было 482  тыс. членов, а к IV съезду (октябрь 1921 г.) – 400  тыс., то к Vсъезду (октябрь 1922 г.) в комсомоле осталось всего 248 тыс. человек. Аналогичное положение было и на Заимке. Поэтому главная задача райкома комсомола в восстановлении и оживлении работы ячеек, вовлечении в Союз новых членов.

Мы ходили по предприятиям проводили собрания рабочих подростков и молодежи, призывали их к вступлению в комсомол. Мы выступали горячо, от всей души рассказывали молодежи о существе новой экономической политики, проводимой В.И. Лениным, партией, Советской властью, говорили о том, что некоторое восстановление капиталистических элементов, в том числе «нэпманов» в области торговли – явление временное, что социализм будет построен, безработица, беспризорность ликвидированы, появится радостная, счастливая жизнь без продовольственных карточек.

Ребята верили нам, вступали в комсомол. Кроме паровозного депо на Перми второй, где комсомольская ячейка, во главе секретарем т. Новиковым сохранила свою работоспособность, стали крепкими ячейки на заводах сепараторном, кожевенном, гвоздильном, лесопильных в Балашихе, спичечной фабрике, мельницах, речном затоне. Была создана ячейка и в университете, где до этого «левыми», т. е революционно настроенными студентами считались футуристы

Между райкомами комсомола в городе шло соревнование, хотя оно так и не называлось, по созданию массовых боевых комсомольских организаций. К весне 1922 года первое место занимала Мотовилиха, второе Заимка, третье – Центральный городской район. У нас в Заимке вместо нескольких десятков комсомольцев осенью 1922 г. их насчитывалось до 500 человек. По тем временам это было большое количество.

Росту комсомола способствовала также наша борьба за сокращение среди подростков безработицы и беспризорности, вовлечение их в производство, борьба за улучшение экономического положения молодежи, организация ее производственного обучения.

Центром массовой политической и культурной работы и антирелигиозной пропаганды был клуб им. Ф. Энгельса. В этом же здании… (текст газеты нечитаем)

…Большое внимание уделялось политическому воспитанию, непримиримости ко всем проявлениям мелкобуржуазных настроений. В этих целях использовались походы комсомольцев района на городские сборы, наш путь лежал через Красноуфимскую улицу, где располагались магазины и лавки частных торговцев, которых в то время называли нэпманами. Когда наша внушительная колонна выходила на эту улицу, мы в лицо нашим классовым врагам дружно и дерзко запевали:
Понапрасно нэпман ходишь,
Понапрасно ножки бьешь,
Ничего ты не получишь
И в Совет не попадешь...

В антирелигиозной пропаганде у нас сыграла большую роль комсомольская пасха 1923 года. Мы готовились к ней тщательно. Возле клуба ребята вкопали колья, сверху на них прибили пустые консервные банки, залили их мазутом, заправили паклей. Кружок пения сочинил свой «акафист», и когда в соборе на Разгуляе в 12 часов ночи началось богослужение, у нас загорелись плошки ярким пламенем. Молодежь от собора побежала к нам в клуб. А в клубе тоже ровно в 12 часов ночи выступал хор с пением своего акафиста. Запевалой довелось быть мне. Мы на манер церковного песнопения провозглашали:

Бедняк, восставший из гнета,
Революцией гнет поправ,
И суще в кабале,
Живот даровав,
Радуйся пролетарскому уму
просветления,
Радуйся буржуазному мозгу
окисления..

Тот вечер прошел у нас наредкость, удачно, надолго запомнился и привлек в комсомол и клубный актив немало молодежи.

Во всей работе мы получали большую помощь мудрыми советами со стороны райкома партии и его секретаря, большевика с февраля 1917 г. Зуева Владимира Алексеевича.

В апреле 1923 г. губком комсомола переместил меня с Заимки на работу ответственным секретарем Пармского уездного комитета комсомола. Жаль было расставаться с дружным родным комсомольским коллективом. Я и сейчас поддерживаю связь – с  проживающими в Москве бывшими комсомольцами Заимки, теперь уже ветеранами партии, персональными пенсионерами, Лией Соломянской, Марусей Косаревой женой бывшего генсека ЦК ВЛКСМ Александра Косарева.

Причиной моего перемещения с Заимки явилось, то что секретарь губкома Макар Лошкин, выходец из крестьян, не сумел найти общий язык с секретарями основных промышленных районов:  Чусовским - Ваней Ждановым; Лысьвенским - Тимой Еремеевым. Нас с Макаром поменяли местами, меня в уком, его в райком на Заимку. Через несколько месяцев нам пришлось вместе с Лошкиным работать в Верхне-Камском округе, мне секретарем окружкома, ему - секрем Кизеловского райкома. Были оба делегатами VI съезда комсомола и до сих пор поддерживаем связь, хотя живет он далеко в Казахстане.

Что касается Вани Жданова и Тимы Еремеева, то между нами сложились нормальные товарищеские отношения. Оба они были коммунистами, хорошими организаторами молодежи. В Дальнейшем мы вместе работали в Уральском обкоме комсомола, были заведующими отделами и членами бюро ЦК ВЛКСМ, Жданов как председатель ЦК комсомола в ВЦСПС, Еремеев – как помощник по комсомолу начальника Политического управления республики в Красной Армии, а я – как заведующий отделом школьного строительства ЦК ВЛКСМ.

По страницам газеты «Боевой путь» за 1982-1983 годы.